Погода была прекрасная, но жара все еще не унималась. По ясному небу едва-едва неслись высокие и редкие облака изжелта-белые, как весенний запоздалый снег, плоские и продолговатые, как опустившиеся паруса. Их узорчатые края, пушистые и легкие, как хлопчатобумажная ткань, медленно изменялись с каждым мгновением. Всюду пестрели голубые гроздья журавлиного гороха, золотые чашечки куриной слепоты, наполовину лиловые, наполовину желтые цветы ивана-да-марьи. Кое-где возле заброшенных дорожек возвышались кучки дров, потемневших от ветра и дождя, сложенные саженями. Легкий ветерок то на миг просыпался, то снова утихал. Одни кузнечики по-прежнему дружно трещали, словно озлобленные. От свежих золотисто-белых щепок, грудами лежавших около влажных пней, веяло особенным, чрезвычайно приятным, горьким запахом. Вдали, ближе к роще, глухо стучали топоры. Время от времени торжественно и тихо, словно кланяясь и расширяя руки, спускалось кудрявое дерево.