Когда стало смеркаться, вокруг павильона зажгли длинные цепи из разноцветных китайских фонарей. Но этого оказалось мало: площадка оставалась почти не освещенной. Вдруг с обоих ее концов вспыхнули ослепительным голубоватым светом два электрических солнца, до сих пор тщательно замаскированные зеленью деревьев. Березы, окружавшие площадку, сразу выдвинулись в перед. Их неподвижные кудрявые ветви, ярко и фальшиво освещенные, стали похожи на театральную декорацию первого плана. За ними, окутанные в серо-зеленую мглу, слабо вырисовывались на совершенно черном небе круглые и зубчатые деревья чащи. Кузнечики в степи, не заглушаемые музыкой, кричали так странно, громко и дружно, что казалось, будто кричит только один кузнечик, но кричит отовсюду: и справа, и слева, и сверху. Бал длился, становясь все оживленнее и шумнее. Один танец следовал за другим. Оркестр почти не отдыхал. Женщины, как от вина, опьянели от музыки и от сказочной обстановки вечера. Аромат их духов странно смешивался с запахом степной полыни, увядающего листа, лесной сырости и с отдаленным тонким запахом скошенной травы. Повсюду - то медленно, то быстро колыхались веера, точно крылья красивых разноцветных птиц, собирающихся лететь. Громкий говор, смех, шарканье ног о песок площадки сплетались в один монотонный и веселый гул, который вдруг с особенной силой вырывался вперед, когда музыка переставала играть.